Книга Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл

Кто теперь думает о той горящей сфере? Как много людей знает, что там когда-то было?

Всё это так.

Ближние! Мы должны пойти и получить проблеск того, что у нас есть от Пояса Юпитера и Луны Сатурна, прежде чем мы увидим нас самих правыми. Вселенная может исстари сиять и без нас, хотя по милости Оро мы сможем жить, созерцая рябь в небе. Вечность, по сути, не для нас; и одно скажу: неоплаченные страдания здесь не дадут право на воскрешение там, которое пока припасено для скота, с которым плохо обращаются. Страдание – это страдание, человек ли страдает, скотина или вещь.

Как малы, как ничтожны наши пустыни! Давайте задушим все тщетные предположения; нам нельзя говорить, какова справедливость; мы были рождены с целым Законом в наших сердцах. Давайте делать, давайте действовать: позвольте нам опуститься на колени. И если, в конце концов, мы больше не должны быть вечными, то намного лучше погибнуть заслуживающими бессмертие, чем недостойно обладать им. В то время, пока мы боремся за принципы, десять тысяч пальцев указывают туда, где может быть сделано доброе дело. Повсюду вокруг нас жаждущие вползают в свои логовища и, дрожа, умирают, не получая помощи. Здесь, здесь, ближние мои, мы можем лучше справиться, чем ангелы, что на небесах, куда жаждущие и отверженные не могут добраться.

Мы, мардиане, говорим, что будущее будет цельным, но действие, как представляется, будет у каждого. Всё же в наших теориях мы далеко затмеваем наш Марди; мы идём не за предчувствием архангела, кто владеет всеми солнцами и системами сразу. Пока, как галька, острова будут тонуть, Сириус, собачья звезда, всё ещё продолжит пылать в небе. Но насколько микроскопичен атом, настолько же Марди велик для нас. И, живя правильно, эти смертные жизни длятся долго; видно, что эти души неизмеримы, как самые бездонные глубины.

Ближние мои, мы расчёсываем волосы, но откровенные, простые слова и фразы отвергаем, большая часть из нас – ортодоксы. Нет никого, кто думает, что инакомыслие происходит от великой веры. Мысли первого человека были такими же, как и наши. Первостепенное откровение преобладает в нас, и всему, что противоречит ему, мы не так верим, как верим в то, во что мы не можем не верить. Здравый смысл – жестокий деспот, который, по большей части, идёт по своему собственному пути. Это рассматривает и определяет его как большого независимого политика. Но те, кто думает, что они действительно полностью отклоняют его, всего лишь пребывают в лукавой разновидности неволи, под мантией свободы всё ещё нося старый хомут».

– Прекрати, прекрати, Баббаланья, – сказал Медиа, – и разреши мне проникнуть словом в твоё ухо. Ты давно привык, философ, угощать нас главами из старого Бардианны и с большим удовольствием только что пересказал самую длинную из всех. Но я не заметил, о Мудрец, что из-за всех этих сентенций ты сам стал практически лучше или мудрей. Ты не доживёшь до главной мысли Бардианны. Где он стоял, там он и стоит неподвижно, но ты же – вертишься, как флюгер. Почему так?

– Тёмный-изумлённый-взгляд, фугле-фи, фугле-фогле-орум!

– Безумие, снова безумие, – вскричал Иуми.

Глава LXXII

Баббаланья встаёт на ноги

Сидевший твёрдо и неподвижно в течение двадцати четырёх часов Баббаланья не сказал ни слова, а затем, почти не двигая мышцами, пробормотал:

– На банкете не набрасывайтесь с жадностью на еду; вкусите и удалитесь, и не ешьте, пока снова не захотите. Таким образом вы даёте время природе, чтобы она использовала свою волшебную трансформацию, превращая в кровь все твёрдые частицы мяса и вина. После банкета вам следует передохнуть, поэтому скомандуйте: «Переварить!» Всё это следует делать и тем, кто пирует за столами Мудрости; и все они таковы, что расплачиваются за старого Бардианну.

– Искусство, значит, вернуло тебя к жизни, Баббаланья? – спросил Медиа.

– Да, мой господин, я просто воскрес.

– И Аззагедди проводил тебя к своим сферам?

– Клыки прочь! Клыки прочь! Уйди, злодей! Отпусти меня!

– Или, во имя Оро, я умру и досажу тебе!

– Быстро, быстро, Мохи! Давайте поменяемся местами, – вскричал Иуми.

– Как ты сейчас, Баббаланья? – сказал Медиа.

– О, мой господин – не… вы… мой господин Медиа! Высшая и могучая Сила! Великий Король Создания! Но самый большой из хвастунов! В каждую эпоху ты хвастаешь своим доблестным продвижением: тупым дуракам, выжившим из ума старикам и тупицам, нашим родителям! Всё Прошлое – напрасно потраченное время! Настоящее знает всё! Как удачно, право, ближние мои, что мы живём теперь! Каждый человек – автор! Книг много, как и людей! Зажгите свет за минуту! Зубы продаются на фунты! Все элементы перенесены и установлены! Молниеносно исполняются поручения! Реки текут куда надо! Океан – лужа! Но в прошлом они хвастались, как мы; и приходящие эпохи всегда будут хвастаться. Века назад они обругивали прошлое, думая о прошедшем дне; настолько мудрыми они выросли. Марди не сможет стоять долго, должно захватить одну из планет, вторгнуться в большое солнце, колонизировать луну; завоеватели тоскуют по новому Марди; и мудрецы из-за небес желают овладеть сердцами всех, начиная с низов. Как и мы, века назад они корпели над своими книгами, разводили костры из библиотек, оставляя позади себя пепел, среди которого мы почтительно нащупываем обугленные страницы, забывая, насколько мы более мудры, чем они. Но удивительные времена! Изумительные открытия, открытия сверхъестественных тайн! Как теперь? Они более заметны, чем все наши открытия, только потому, что они никогда не обнаруживались прежде. Настолько простые, что, без сомнения, наши предки пропустили их, ставя целью проникнуть глубже – в глубины души. Всё, что мы обнаружили, было с нами с тех пор, как солнце начало катиться по небу; и очень скоро мы обнаруживаем, что в открытом нет ничего ценного. Мы – дети, залезшие на деревья после гнездования птиц и громко кричащие о том, нашли ли мы яйца в гнёздах или нет. Но где наши крылья, которых, конечно же, не было у наших предков? Скажите нам вы, мудрецы! Что-нибудь стоящее нашли вы в мудрости архангела; вы, исследователи, обнаружили что-то новое? Дураки, дураки! Марди не изменился: солнце всё так же восходит со своего старого места на Востоке; всё идёт тем же самым старым путём; мы теряем наши зубы в том же возрасте, что и три тысячи лет назад.

– Прошу прощения, – сказал Мохи, – будь я проклят, у меня зубы всё ещё имеются. Мне уже трижды по двадцать и десять, и у меня есть новый зуб, уже выросший.

– Старец! Он не расчищает путь для другого. Зубы, посеянные создателем алфавита, были зубами мудрости, ещё не выросшими из десны. Словно весенняя пшеница, побег за побегом, они поздно открывают новые возможности, поскольку множество семян весенней пшеницы погибает в приходской земле суровой зимой. О, мой господин! Хотя мы и оживляем трупы в пляске Святого Витта, мы не поднимаем мёртвых из их могил! Хотя мы открыли циркуляцию крови, люди умирают, как встарь, волы пасутся, овцы блеют, младенцы кричат, ослы ревут – громко и натужно, как в день перед наводнением. Люди воюют и созидают, раскаиваются и идут дальше, пируют и голодают, смеются и плачут, просят и проклинают, обманывают, спорят, увиливают, раболепствуют, лгут, выдумывают, лгут, требуют, заимствуют, крадут, шляются, тонут, как в смехе, так и в плаче, нарушают планы и малодушничают, вешают и топят во все времена, что приходят. Ничто не меняется, хотя есть мода: новая мода на возрождение прежнего. В книгах прошлого мы ничему не учимся, кроме как настоящему; тому настоящему, что прошло. Вся История Марди – начало, середина и конец – была написана в начале первой страницы сочинений. Вся история рассказана на титульном листе. Восклицательный знак – автобиография всего Марди.

– Кто говорит